что делает знание, когда тираны разрушают культуру
Огромный готический храм с высокими сводами, длинными залами, с глубокой акустикой, в которой ярко-отчетливо разливается музыка: Бах и Скарлатти, Пёрселл и Монтеверди, — и это погружает в медитацию, — так может быть описан роман Германа Гессе «Игра в бисер».
Он называл его «трудом своей жизни». Сложнейшая партитура и архитектура романа становятся музыкальным произведением, полифонической симфонией из поэзии, религии и философии, истории и человека, природы — эти ощущения возникают после прочтения. Однако за чтением произведение больше напоминало философский трактат, который читался долго и тяжело, больше месяца, а если читать его иначе — потребовалась бы схимническая строгость.
Герман Гессе пишет роман одиннадцать лет, начиная в период фашистской Германии и заканчивая в 1942-ом году. Он живёт в Швейцарии, но, очевидно, именно немецкая культура сильнейшим образом резонирует в писателе. «Игру в бисер» он назовет «отповедью фашизму». Ранее – Гёте и Шиллер, ныне – Гитлер и Геббельс. Когда культ разрушения провозглашает ненависть и насилие, Герман Гессе пытается сохранить немецкую культуру, не дать духовным ценностям быть поглощенными тиранами.
Он создает умозрительную педагогическую провинцию Касталию — там мерно идет созерцательная интеллектуальная жизнь, “полная увлеченности и труда, но свободная от принуждения, свободная от честолюбия и полная музыки”. Попытка духовности защититься от внешней «фельетонности», у одного — стремление к совершенному учению, а у другого — к совершенствованию себя самого. Главная обязанность Касталии — «показывать, как естественная, наивная жизнь без духовной дисциплины непременно становится пучиной порока, ведет к животному состоянию и еще дальше вспять». Касталия держится на Игре в бисер — сплетении искусств, математики, астрономии, ботаники — их синтезе на пути к гармонии, единству и совершенному знанию.
Главный вопрос Гессе относится к роли духовности во времена падения. Зачем существует Касталия, являющая собой пример поклонения и консервации культурного опыта? Главное обвинение этой аристократии духа предъявлялось в отсутствии исторического чувства. Происходящее вовне они приписывали к низменным порывам души: постоянно обуреваемые инстинктами и эмоциями, борющиеся за право быть выше, потребляющие и разрушающие. С этим можно согласиться, если учесть то, что Касталия является таким же порождением внешнего мира, несовершенным и пустым. Замкнутость в культурном саркофаге приводит к тому, что бисер рассыпается прозрачными стеклянными шариками. Должна ли сакральность снисходить до человека или человек должен стремиться к сакральности?
Когда мир разрушается, дух должен прийти на помощь человеку, познакомиться с его бытом, стать поводырем. Касталия не чувствует истории и не предвидит в ней своей гибели. Знание стало для них эстетикой и самоупоением, когда в истинном смысле оно должно учительствовать, передаваться, служить человеку, а не самому себе.
